Просторная офисная комната была «родной сестрой» сотен и тысяч помещений такого рода: пластик и стекло, призрачный свет галогенных ламп, идеально чистый, но какой-то неживой, кондиционированный воздух. Единственной странной, до нелепого не вписывающейся в интерьер деталью была черная грифельная доска – самая обычная черная доска, местами изрядно поцарапанная. Белым мелом на доске было написано: «Кто Вы?»

«Прямо как тема школьного сочинения», - подумала Лика. А вот и «учитель» - обычный мужчина средних лет, ничем не примечательный, ходит туда сюда среди выставленных ровными рядами офисных столов с сидящими за ними людьми. Лика окинула взглядом помещение, с интересом рассматривая других «учеников». Мужчины, женщины разных возрастов и социальных слоев: вон та высокая блондинка, вероятно, попала сюда прямо со светского приема, а этот усталый пожилой человек в рабочей спецовке, похоже, только что отработал полную трудовую смену. Впрочем, людей было не так уж и много – всего человек шесть или семь.

- Сегодня вы сдаете экзамен, - между тем, начал свою речь «учитель», - возможно, самый важный экзамен в своей жизни.

Показалось Лике, или он и впрямь перед словом «жизни» сделал небольшую паузу?

- Перед каждым из вас лежит чистый лист бумаги и ручка.

Да, действительно. Лика взяла ручку и привычным жестом покрутила ее между пальцами. Непроизвольное движение, она всегда так делала, когда волновалась – теребила в руках какой-нибудь предмет.

- Ваша задача – написать сочинение на заданную тему, - мужчина указал на доску. - Неправильных ответов не существует, но от того, что вы напишете, будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Время написания не ограничено. Тот, кто закончил, сдает мне готовую работу и выходит через эту дверь.

Лика только сейчас заметила простую белую дверь за спиной мужчины – очевидно, выход из класса. Дверь как дверь…

Лика перевела взгляд на чистый лист бумаги, лежавший на столе, и нахмурилась.

Громкий шум неподалеку заставил ее вздрогнуть – это молодой парень, сидевший за соседним столиком, слишком резко отодвинул свой стул. Он встал и пружинистой походкой направился к «учителю». Кажется, его лист был девственно чист. На лице юноши играла бодрая улыбка коммивояжера.
- Вот, - парень протянул свой лист «учителю», - я готов играть по вашим правилам. Впишите сюда все, что сочтете нужным, и увидите – я сумею удовлетворить вашим требованиям, какими бы высокими они ни были.
Речь явно была заготовлена заранее, а пожалуй и отрепетирована. Причем не раз.
Мужчина скучным взглядом окинул парня и таким же скучным голосом произнес:
- Очень хорошо, вы свободны.
Лицо у парня заметно вытянулось.
- Как, и это… все? Но я принят на работу? И где мне узнать о своих новых должностных обязанностях, окладе?
Мужчина молча махнул рукой в сторону двери.

Лика уставилась в пространство перед собой.
«Если все так просто… Белый квадрат, черный квадрат. Может, мне просто закрасить свой лист черным, и сказать, что на нем записано абсолютно все, что только возможно? Нет, это глупо. Банально и пафосно».

Цокот каблучков по проходу слева, высокая изящная блондинка в вечернем платье, на которую Лика обратила внимание чуть раньше, продефилировала мимо с видом торжествующей королевы. Ее лист был свернут в трубочку, и разглядеть, что на нем написано, не представлялось возможным. Гордым и чуть надменным жестом блондинка протянула свой лист экзаменатору.
Мужчина развернул лист. Прочел. Посмотрел на блондинку. Снова на лист.
- Эээ.. Дуду? Леди Дуду?
- Именно! – голос у блондинки оказался неожиданно звучным и сильным, - и не говорите, что мое имя вам неизвестно. Это невозможно!
Мужчина пожал плечами.
- Что ж, отлично, - указал на дверь. Блондинка растаяла в белой пустоте, как и парень незалодго до нее.

Между тем, экзамен продолжался.

Прошел к столу еще один молодой человек, на листе которого коротко и ясно было написано: «Я бог». «Учитель» улыбнулся ему какой-то странной, как показалось Лике, одобрительной улыбкой. Сдала свою работу «Валентина, раба Божия», тяжелой походкой прошел на выход мужчина в рабочей спецовке («Прокофьев Петр Евсеевич, 1950 года рождения, прораб, не был, не привлекался, не участвовал»). Люди покидали помещение один за другим, и наконец, Лика осталась в комнате одна, не считая «учителя».

«Неужели это так трудно – ответить на вопрос, кто я? Кто? Имя, дата рождения, профессия, вероисповедание… Это все не то. Это лишь обозначение, определение моего положения в мире других людей, а вовсе не показатель моей сути».

Наконец, она склонилась над своим листом и быстро-быстро начала писать:
« Я – несовершенство. Я - то, что отклоняет маятник от точки равновесия, состояния абсолютного нуля. Я – это мои поломки, неисправности, болезни, заблуждения, сомнения. Именно это определяет мою индивидуальность и делает меня живой».

Лика встала и твердой походкой направилась к учительскому столу. Мужчина внимательно изучил ее сочинение и, кажется, собирался что-то сказать, но не успел – в его кармане неожиданно зазвонил телефон. «Учитель» прижал к уху тонкую плоскую трубку, вид у него стал крайне недовольный.
- Что? Вы уверены? А может… Да, конечно, как скажете.
Он с каким-то видимым сочувствием посмотрел на Лику и произнес:
- Мне очень жаль, но похоже, вам предстоит переэкзаменовка. До этого времени вы свободны.

Лика открыла белую дверь за спиной у «учителя», сделала шаг, и почувствовала, как земля уходит у нее из под ног, и она падает куда-то в звеняющую, наполненную странными шепотами темноту…

- Мама, мамочка, пожалуйста, не умирай, - тонкий детский голосок, которому вторит мужской:
- Любимая, ты жива? Прошу тебя, открой глаза! Пожалуйста!
Резкий свет ламп над головой, пронзительный писк какого-то прибора…
- Мужчина! Вам сюда нельзя, тем более с ребенком! Здесь же реанимация! – грубый женский голос. Санитарка. Или врач.

- Доктор, умоляю, скажите, она будет жить?

- Да, - послышался усталый вздох, - успокойтесь, мы сделали все возможное. Жить она будет. А теперь покиньте помещение.